1 марта 1762 года Петр III подписал «Манифест о вольности дворянства», отменивший обязательную гражданскую или военную службу дворян, введенную Петром I, расширивший их сословные права и привилегии — в частности, позволявший без проблем ездить за границу и поступать на службу к другим государям. Основные положения манифеста, вводившего наиболее серьезное изменения в организацию высшего сословия со времен «Табели о рангах» Петра I, были позже подтверждены Екатериной II в «Жалованной грамоте дворянству» 1785 года.

Манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», подписанный 1 марта 1762 года (18 февраля по старому стилю) только что взошедшим на престол императором Петром III, стал одним из ключевых законодательных актов непродолжительного царствования этого монарха и самым серьезным и принципиальным изменением для всех дворян со времен «Табели о рангах» Петра I.

Дворянские дети начинали службу с самого нижнего чина, при этом должны были обладать необходимым образованием и иметь соответствующий патент, российское дворянство какое-то время по самой своей сути оказалось едва ли не синонимом служилого сословия, изначальная знатность сама по себе теоретически не должна была давать никаких дополнительных прав. К получившему высокий чин сыну мещанина или священника положено было обращаться «ваше превосходительство» или даже «ваше высокопревосходительство», тогда как рано вышедший в отставку подпоручик знатной фамилии мог рассчитывать лишь на начальное «ваше благородие».

Петр III в «Манифесте о вольности дворянства», напротив, делал серьезный шаг в сторону устроения аристократической системы по более традиционному западному образцу: разрешал дворянам не служить или выходить в отставку по своему желанию, свободно бывать за границей и даже поступать там на службу к другим государям с последующим сохранением полученных там званий в России, хотя и оговаривал при этом, что в случае войны «вольности» все же перестают действовать и дворяне возвращаются на службу, прекращают зарубежные вояжи под страхом лишения своих наделов. Как говорилось в самом документе, Петр III «из высочайшей своей к верноподданным отеческой милости соизволил дворянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают, а когда военное время будет, то они все явитися должны на таком основании, как и в Лифляндии с дворянами поступаетца». Кроме этого имелась еще оговорка: дворянам, которые не дослужились до обер-офицерских чинов, запрещалось выходить в отставку по своему усмотрению, не прослужив как минимум двенадцать лет.

Позже основные положения этого манифеста подтвердила в «Жалованной грамоте дворянству» 1785 года Екатерина II, лишившая власти своего августейшего супруга 28 июня 1762 года, а после Екатерины свои поправки внес в свою очередь ее сын, Павел I. Он во многом дезавуировал волю родителей, но тем не менее не сломил основной тенденции на дарование дворянству дополнительных прав и привилегий с одновременным затруднением попадания новых членов малознатных семей в этот высший класс. И важно то, что даже после формального освобождения дворян от обязательной службы те из них, кто никогда не служил, оставались как бы «не совсем полноценными» дворянами, какими-то «недорослями», пусть даже и в весьма солидных летах, следовательно, такие «недодворяне» подвергались всяческим ограничениям сословных прав, и честолюбие должно было все же приводить их на службу государству.

По свидетельству видного деятеля Российской академии наук того времени, действительного статского советника с 1768 года Якоба Штелина, Петр III, будучи еще его учеником, заговаривал о своем желании даровать дворянству возможность покидать службу по своему желанию, а также дать ему право свободно разъезжать по заграницам. И едва лишь придя к власти после смерти 5 января 1762 года своей тети, императрицы Елизаветы Петровны, он приступил к задуманному. Уже 17 января 1762 года, во время своего первого официального посещения Правительствующего Сената, Петр III предписал сенаторам готовить проект своего манифеста, что и было исполнено к 8 февраля 1762 года.

«Самое замечательное дело, которое совершил он в первые дни правления, есть уничтожение Тайной канцелярии и дарование русскому дворянству свободы служить или не служить, выезжать из государства и проч., — резюмирует Якоб Штелин. — Об этих двух главных предметах и о веротерпимости часто говорил он, будучи великим князем».

В качестве непосредственных авторов текста манифеста современники называли генерал-прокурора Сената Александра Глебова и секретаря императора Дмитрия Волкова — сенатора и тайного советника.

Однако имеются и совершенно иные версии, часто приписывающие инициативу появления подобного документа вовсе не Петру III, а кому-то из его дворян-советников или же сенаторов, а то и вовсе находящие корни этой задумки в царствовании самой Елизаветы Петровны, не успевшей осуществить задуманное или не решившейся воспротивиться мнению ближайшего окружения — так, принципиальным противником «вольностей» мог выступить ее фаворит Иван Шувалов, создавший вместе с Ломоносовым Московский университет и убежденный, что без внешнего понуждения охота дворян к приобретению образования и к дальнейшей службе может изрядно пострадать.

Вот как описывала она свое недоумение в дневнике: «По прошествии трех недель по кончине Государыни я пошла к телу для панихиды. Идучи чрез переднюю, нашла тут князя Михаила Ивановича Дашкова, плачущего и вне себя от радости, и, прибежав ко мне, говорил: “Государь достоин, дабы ему воздвигнуть статую золотую; он всему дворянству дал вольность”, и с тем едет в Сенат, чтоб там объявить. Я ему сказала: “Разве вы были крепостные и вас продавали доныне?” В чем же эта вольность? И вышло, что в том, чтоб служить и не служить по воле всякого. Сие и прежде было, ибо шли в отставку, но осталось исстари, что дворянство, с вотчин и поместья служа все, кроме одряхлелых и малолетних, в службе Империи записаны были; вместо людей дворянских Петр I начал рекрут собирать, а дворянство осталось в службе. Отчего вздумали, что в неволе. Воронцов и генерал-прокурор думали великое дело делать, доложа Государю, дабы дать волю дворянству, а в самом деле выпросили не что иное, кроме того, чтоб всяк был волен служить и не служить».

С большим запозданием, лишь в 1785 году, был составлен документ, закрепляющий обещанные «вольности» и дополнительно расширяющий права и привилегии дворянства. «Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства», в частности, сосредоточилась на защите чести и жизни дворянина, освобождала его не только от обязательной государственной службы, но и от телесных наказаний: «Телесное наказание да не коснется до благородного». Дворянина мог судить только суд равных. Утверждалось также и полное и неограниченное право собственности и наследование любого вида имущества, включая крестьян, что, с одной стороны, дополнительно «раскрепощало» дворян, но при этом и окончательно закрепощало низшее сословие, становящимся просто «товаром». Появилось и право на сословное самоуправление: дворяне могли создавать свои сообщества, дворянские собрания.

«Во первый раз в нашем обществе появляется лицо, а не холоп — человек, которого без суда нельзя подвергнуть никакому наказанию, которого и суд не может подвергнуть наказанию телесному; которого без суда нельзя лишить имущества», — писал позже известный российский юрист, статский советник и убежденный монархист Александр Романович-Славатинский.

В конце концов, в «вольностях» дворянства содержатся все важнейшие истоки расцвета русской культуры XVIII—XIX вв.еков, вряд ли без освобождения от повседневной службы расцвел поэтический дар того же Пушкина и последовавшие за ним прозаики, эссеисты, критики, создатели литературных журналов и салонов. Не возникли бы, впрочем, вероятно, и тайные общества, не получили бы столь широкого распространения идеи вольнодумства, самоорганизации и переустройства общества на более справедливых основаниях.