В октябре прошлого года в Сети запустили проект «Август2020». Он про белорусов, которые пострадали во время протестов. Десятки фотографий, имена, возраст, профессия. Дальше краткая информация: сколько времени узник провел в изоляторе, перечислены полученные травмы и самый шокирующий пункт - последствия.

Назар Арчаков, студент 20 лет. Сутки в РУВД, сутки в прогулочном дворике на Окрестина. Последствия: посттравматическое стрессовое расстройство, тревожность, проблемы со сном, боль в ноге.

Виталий Горшинев, инженер 35 лет. Изолятор в Жодино 5 суток. Последствия – нарушение сна, кошмары, эмиграция.

Дмитрий Барабанов, менеджер 40 лет. В РУВД случился гипертонический криз, потеря сознания, ушибы. Последствия – нервные срывы, панические атаки, реабилитация у психотерапевта.

Степан Мелехин, строитель, бизнесмен, 22 года. Около 12 часов в РУВД, сутки на Окрестина. Последствия: сложно сосредоточиться, тревога и депрессивное состояние, проблемы со сном, наблюдается у психотерапевта, пьет таблетки.

Антон Андрушкевич, строитель, таксист, 32 года. Трое суток на Окрестина и двое в Жодино. Последствия: гипертонический криз, панические атаки, боязнь закрытого пространства, тревожное расстройство, бессонница.

Дмитрий Житько рабочий в УП «Минскметрострой», 25 лет. Трое суток в ИВС на Окрестина, сутки ОТП в Слуцке. Последствия: сложно дышать без баллончика, психологическая травма.

Яна Бобровская, преподаватель, 25 лет. Окрестина и Жодино – 4 суток. Последствия: астено-невротический синдром, увольнение, эмиграция…

«Начались проблемы с алкоголем»

Анастасия Мащева – автор фильма «Жизнь после выборов: 9 историй после 9-го». Это кино про людей, пострадавших при задержаниях. Во время протестов Анастасия записалась в волонтеры, оказывала помощь арестованным белорусам, после их освобождения помогала с реабилитаций. Недавно Мащева переехала в Польшу, чтобы избежать наказания за ту самую помощь.  

Анастасия Мащева и Кристина, которую забросали гранатами возле подъезда







  

«Мы с мужем жили в Минске. Я работала фотографом. До 2015 года мы часто ходили на протестные акции, записывались в независимые наблюдатели на выборах, - начала Анастасия. - Устали от того, что изменить что-либо нереально. Ты сидишь на участке, наблюдаешь с утра до вечера, добиваешься подсчета голосов, а потом протокол переписывают в районной комиссии.

2020 год стал переломным. Мы видели, что происходило около Окрестина. Ездили в больницу, разговаривали с людьми, убеждали их придать огласке произошедшее. Провели много дней под стенами тюрьмы в Жодино. Возили людей на судмедэкспертизы, помогали составить заявления, связывали народ с правозащитными организациями и фондами.

А потом я писала о происходящем в социальных сетях. В сентябре наши друзья в Польше организовали программу реабилитации в санатории для пострадавших, мы помогали им туда поехать. Стали своего рода опекунами для людей, которые не обратились бы сами за помощью. Всего мы поработали примерно со 150 пострадавшими. Больше физически не смогли.

Первый раз я оказалась на Окрестина в ночь с 13 на 14 августа. Тогда отпускали первых задержанных. Нам и раньше доводилось встречать людей с суток после выборов 2010 года или различных акций, тогда все выходили радостными. Но в этот раз все выглядело по-другому.

Первых освобожденных вывозили на «скорых». В каждую машину грузили по 3-4 человека. Собравшиеся около изолятора бежали за автомобилями, чтобы узнать фамилии тех, кого вывозят. Из-за отсутствия информации родственники задержанных сходили с ума. Представьте, стоит толпа людей на Окрестина, и они не знают, жив ли их близкий.

Когда проехали «скорые», из ЦИП начали выходить те, кто мог передвигаться сам. Мужчины хромали, многие оказались без обуви, в разорванной одежде. Девушки плакали. Часть людей не останавливались, не общались с волонтерами, а убегали. Позже мы узнали, что их перед выходом из изолятора избивали и предупреждали: если они обратятся в СМИ или к волонтерам, их задержат повторно.   

Первый парень, которого мы в буквальном смысле отловили и уговорили подвезти домой, оказался настолько напуган, что дважды перепутал адрес. Всю дорогу он повторял, что никогда не вернётся на Окрестина, даже за вещами.

В ту ночь мы пообщались с женщиной лет 55-60. Она дрожала. Рассказала, что попала в спецприёмник вместе с мужем после того, как пошла искать сына, которого задержали на день раньше. Они отправились в РУВД писать заявление о пропаже сына. На выходе пенсионеров скрутили и отправили за решетку. Эту женщину били, унижали, надзирательница сорвала с нее платок-повязку, который держал протез груди - у нее был рак, и одну грудь ампутировали. Но женщину волновало только одно: где ее сын. У него была эпилепсия, она переживала, что его доведут до приступа. 

В Жодино ситуация сложилась полегче. Людей там не били, но большинство из них перед тем, как попасть в Жодино, до этого прошли через Окрестина, в их памяти закрепились жесткие задержания. Многие кто выходил, автоматически держали руки за спиной, будто преступники.

Большинству из тех, кто прошли задержания 9-12 августа, была необходима помощь психолога или психотерапевта. Люди не сразу это понимали, но спустя время многие столкнулись с психологическими проблемами: нарушился сон, появилась тревожность. Кто-то оправился быстрее, кому-то понадобилось долгое медикаментозное лечение.

Один мужчина после выхода с суток писал мне и психологу, что чуть ли не готов на самоубийство. У него начались проблемы с алкоголем. Ему требовалась госпитализация. Мы связывались с его матерью, но она не понимала масштаба проблемы».

«Обострились хронические заболевания»

«Тревожность, нарушения сна, раздражительность, слезливость – частые жалобы, с которыми люди обращались к специалистам, – продолжает Анастасия. - Я рекомендовала всем обращаться к психологам и психотерапевтам, если наблюдались минимальные намеки на неполадки с ментальным здоровьем.

Поначалу люди думали, что им это не нужно. Проблемы начинались спустя время, когда происходило осознание произошедшего. Знаю, что у женщин нарушался цикл, обострялись хронические болезни, такие, как псориаз. У некоторых проблемы остались до сих пор, развилась депрессия. На восстановления психики может уйти не один месяц, а может и год.

Отказ от помощи – одна из проблем, с которой мы столкнулись, особенно на старте работы. Люди психологически зажались, многие твердили одну и ту же фразу: есть те, кому помощь нужнее. Почти все испытывали чувство стыда за то, что им казалось, будто они пострадали меньше других.

Была пара случаев, когда потерпевшие наотрез отказывались от любой поддержки. Но большинство шли на контакт. Свою роль сыграло время. Например, в сентябре для того, чтобы отправить людей на реабилитацию в польский санаторий, их приходилось уговаривать, многие боялись. Но спустя пару месяцев уже сами просились отдохнуть.

Среди пострадавших оказались те, кто из-за травмы уволились. Одному мужчине оторвало стопу от взрыва светошумовой гранаты. Он не смог вернуться на прежнюю работу, где требовалась физическая сила и активность.

Часть белорусов эмигрировали из страны. Сложно начинать с нуля, но, это лучше, чем сидеть в тюрьме. Для некоторых бегство стало вынужденной мерой. В Варшаве сейчас живет женщина с двумя маленькими внуками. Их родителей посадили. Если бы женщина не уехала, ее внуков могли отправить в приют - еще одна форма давления на людей.

Сейчас некоторые пострадавшие переживают самый сложный период адаптации. Это в первое время страну накрыла эйфория от происходящего, страх сменился гордостью, надеждой на быструю победу. Сейчас мы понимаем, что процесс затянулся, эмоции спали, и нужно думать, чем будешь заниматься дальше.

А еще мы все чувствуем усталость. Ребята, которые получили серьезные травмы и уехали из Беларуси, поступили в институт, работают или ищут работу. Некоторые испытывают не самые позитивные эмоции, мечтают вернуться. Но это жизнь, время назад не повернешь. Нужно думать о будущем и жить настоящим».

«Мало побили»

«Для родственников потерпевших эти события тоже стали испытанием, – добавляет собеседница. - Родители, чьи дети прошли через Окрестина спустя какое-то время сами отсидели сутки, получили штрафы, потому что после увиденного вышли на акции.

Когда я общалась с людьми, заметила, что им сложно вспоминать именно пытки и унижения, через которые они прошли. Взрослые мужчины начинали плакать, когда погружались в воспоминания. Людям приходилось нелегко, но они делились своими историями. И все говорили: такое невозможно забыть. Но страшное прошлое нужно «проработать», чтобы жить дальше.   

Меня задела история молодой 18-летней девушки Кристины, она есть в нашем фильме. Ее с парнем забросали светошумовыми гранатами возле подъезда. У нее пострадали ноги, лопнула барабанная перепонка. Когда мы встретились впервые, мне хотелось ее обнять. Внешне она выглядела совсем ребенком. Кристина прошла курс реабилитации в Польше, сейчас нужно решить вопрос с учебой, так как в Беларуси ее отчислили из колледжа.  

Еще одна героиня фильма – Маша Зайцева. 9 августа получила множественные осколочные ранение от гранаты возле Стелы в Минске, оглохла на одно ухо. Но при этом рассказывала про случившееся спокойно. Удивительной стойкости девушка.

Есть истории, от которых стынет кровь. В некоторых людей стреляли в упор резиновыми пулями, а потом еще и били по ранам дубинками. Мы общались с одним мужчиной, у которого нет куска мяса на бедре, и можно увидеть, как под кожей сокращаются мышцы.

Идея записать истории пострадавших на видео возникла после того, как под моими постами в Instagram, где я рассказывала о событиях в нашей стране, появились комментарии: «где доказательства», «ты преувеличиваешь». Пожалуйста, люди сами рассказали, что случилось с ними. После этого сторонники действующей власти стали писать: «Мало побили».

Сейчас чувствуется усталость. Кто-то отстранился от протестов, говорит, что никогда больше не выйдет на акции. С головой ушли в семью или работу. Часть людей вернулась к привычной жизни без политики, хотя это сложно. Но тех, кто готов сказать «я выхожу» все равно гораздо больше, чем до августовских событий. Репрессии не столько запугали, сколько закалили людей. И если даже сейчас кто-то немного устал, его психология уже не изменится, и в решающий момент он все равно выйдет».

«Я больше не выхожу на акции и мне стыдно»

Анна Завадская - коренная минчанка. Работает в Москве. 9 августа приезжала в Беларусь на выборы президента. Была задержана вместе с друзьями в ночь на 10 августа, когда возвращалась из ресторана. Суд приговорил девушку к семи суткам ареста.

«Прошло много времени, но воспоминания не стираются из памяти. После задержания нас отвезли в ЦИП на Окрестина, позвонить родителям не дали, когда выпустят, не сказали. Открытым тестом заявляли: «У вас нет прав». Через некоторое время там же, на Окрестина состоялся суд. В протоколе указали причину задержания – выкрикивание лозунгов. Я подписалась. Практически все задержанные подписались под обвинениями, потому что нам обещали: если добровольно согласимся, нам выпишут штраф и отпустят. Но вместо штрафа мы получили по несколько суток ареста. 

На Окрестина меня вместе с 32 девочками поместили в шестиместную камеру. Воздуха не хватало, по очереди дышали в маленькое окошко. Психологически было непросто. Одни кричали, другие требовали тишины, без скандалов не обошлось. Но в целом держались: никто не срывался, не плакал.

Я видела фотографии из ваших спецприёмников, которые опубликовали задержанные. Неужели у вас дают телефоны? Вы не найдете ни одной фотографии с Окрестина. Телефоны у нас сразу отняли.

Расскажу про туалеты. Мне довелось посидеть на Окрестина и в тюрьме Жодино. Так вот в Жодино туалет один в один, как на фото из вашего Сахарово. Мы там сделали шторку из простыни. На Окрестина в туалете были двери, которые не закрывались и от запаха не спасали. 

Многим кажется, что люди испытывают неловкость, когда справляют нужду при посторонних. Поверьте, чувство стыда в изоляторе уходит на второй план. Не думаешь об этом. Непросто пришлось только девушкам, у которых наступили критические дни. У нас в изоляторе на Окрестина трое суток на полу корчилась от боли женщина. Прокладок ей не давали, туалетной бумаги в камере не было. Мы нашли пластиковую бутылку, в которую наливали воду. Радовались, как де ти, когда нам принесли немножко туалетной бумаги. Мы ее потом с собой таскали из камеру в камеру. Так что туалетная бумага была ценным материалом.

Первые трое суток на Окрестина нас не кормили, воду пили из-под крана. Кормить начали в Жодино. Передачки не разрешали. Так что ваши спецприёмники - санаторий по сравнению с Минском.

Многие девочки, которые со мной сидели, продолжают ходить на уличные акции. Кстати, среди задержанных оказались и случайные люди, забрали даже тех, кто голосовал за Лукашенко. После нескольких суток в изоляторе они решили, что теперь тоже выйдут на протесты. Но некоторые зареклись выходить. «Сама не пойду и мужа не пущу», - признавались девчонки. Я тоже больше не выходила на митинг, мне стыдно за это. Думаю, почему другие не боятся. Перед освобождением мы подписали бумагу, меня предупредили, если второй раз поймают, то мои действия попадают под уголовную статью. И сутками я уже не отделаюсь. 

  Вскоре после тех событий я уехала обратно в Россию. Сейчас снова приехала погостить к родителям Минск. Передвигаюсь по городу только на такси, чтобы лишний раз не нарваться на милицию. Они теперь везде. Неделю назад ходили в ночной клуб, там за барной стойкой в 3 часа ночи стояли омоновцы в форме, наблюдали за обстановкой. Недавно были в караоке. Самая популярная песня там - «Перемен». Так что протестные настроения никуда не делись».  

«Ваши власти умнее, не жестят так»

Мария Шакуро, капитан сборной Белоруссии по регби, провела на Окрестина 10 суток. Задержали девушку в октябре. Основание - участие в несанкционированном шествии, размахивание руками, скандирование лозунгов.

«Когда меня доставили в РУВД, я увидела там мужчину, который лежал на земле, его тошнило. Видимо, у него было сотрясение мозга. Его забрала «скорая». Других избитых мужчин с разбитыми головами в крови, отвезли на Окрестина. Медпомощь им оказывали неохотно.

На Окрестина женщин не били, но условия содержания создали невыносимые, чтобы навсегда отбить охоту выходить на протесты. Туалетную бумагу и полотенце приходилось выпрашивать, лежать и сидеть на кроватях разрешали только с 10 вечера до 6 утра.

Днем мы скручивали матрасы, на кроватях сидеть запрещали. Размещались на лавочках-жердочках. Свет в камере не выключали даже ночью. Говорят, сейчас условия ужесточили. Якобы из-за коронавируса перестали принимать передачки, люди остались без средств гигиены и теплых вещей. Недавно там еще отопление отключили.

После освобождения я долгое время испытывала проблемы со сном, мне часто снятся задержания. Но какое-то время я все равно продолжала выходить на протесты. Когда митинги приняли формат районных непонятных движений, перестала в этом участвовать. Выйду ли я еще? Не хочется говорить открыто об этом. Скажем так: сдаваться никто не планирует.

По Минску ходить не боюсь. Страха нет, остались негодование и ярость. Когда человек долго находится в состоянии страха, то в какой-то момент становится все равно, ну посадят и посадят.

Мы часто сравниваем наши ситуации с тем, что происходит в России. Мне кажется, ваши власти умнее наших в подавлении протестов, не жестят настолько. По мне, так Беларусь стала полигоном для испытания подавления протестов».

«Шаг влево, шаг вправо - арест»

Светлану (имя изменено – Авт.) задерживали дважды. Первый раз женщина отделалась штрафом, второй раз, помимо штрафа, двое суток провела в ЦИП на Окрестина. Общая сумма штрафов составила порядка 1000 долларов. Ее отпустили, потому что дома остались несовершеннолетние дети. 

«Сейчас в Минске боишься выйти в магазин, потому в любой момент мимо проедет бус, тебя затолкают туда, и ничего не докажешь. В ноябре меня задержали по дороге в магазин. Мы с подругой остановились поболтать на перекрестке у светофора. Видим, идут человек сорок омоновцев. Полагали, что нас не за что задерживать, поэтому никуда не уходили. В итоге повязали всех, кто стоял у светофора. В автозаке со мной оказались четыре пенсионерки под 70 лет, женщина, которая купила сапоги и ехала домой, еще одну задержали с сумкой, где были вино, торт, бананы, видимо, собиралась отметить какое-то событие.  

Ко мне подошли со спины, схватили за локоть и потащили. Я кричала: «Отпустите, я в магазин». В ответ: «Заткнись». Заткнулась. Права качать бессмысленно. Около часа мы катались по городу, автозак ехал по пешеходному тротуару, «подбирал» всех пешеходов. 

Потом нас пересадили в другой автозак, где внутри установлены перегородки. Получалось узкое помещение полтора метра на метр – мы называем его «стаканом». В такой «стакан» нас поместили 4-5 человек. Так и стояли, прижавшись друг к другу. Пол в автозаке был устелен бело-красно-белыми флагами. Фишка у них такая, задержанные обязательно должны потоптаться на флагах. Если отказываешься, тебя бьют. 

Нас увезли в РУВД. Там собралось 12 женщин и 20 мужчин. Один из парней оказался без обуви, в носках. На улице шел сильный ливень. Руки у него были стянуты стяжками за спиной. На куртке красное пятно от краски, которое наносят с помощью пейнтбольных ружей. Так метят людей, которые оказывают сопротивление при задержании. Я слышала, что тому парню всего 19. К нему потом подошли и предложили сделку, требовали рассказать на камеру, что он раскаивается в содеянном. Он согласился. Его увели. Больше мы его не видели.

Около 8 часов мы провели в холодном автозаке. Родственникам удалось передать нам теплую одежду. Нам велели все напялить на себя, проносить в изолятор пакеты с вещами нельзя. После двух дней на Окрестина мне выписали штраф и отпустили. 

Сейчас я думаю обратиться к психологу. Не могу справиться со страхом, вздрагиваю, когда сзади слышу шаги. Еще у меня серьезные проблемы со сном, не могу заснуть, до слез доходит. Сделала недельную передышку от новостей, немножко реанимировала, но все равно тяжело. Накоплю деньги и обращусь к платному специалисту, судя по всему, у меня уже глубинные проблемы. Вроде живу нормально, улыбаюсь, а потом вдруг накатывает такая депрессия, что не получается справиться. Ну и паника никуда не уходит, тем более постоянно слышишь: забрали соседа, арестовали знакомого.

Все задержанные подают апелляцию, только чтобы оттянуть оплату штрафов. Так-то суд всем отказывает в удовлетворении. В ЕСПЧ не слышала, чтобы кто-то жаловался.

Плохо, что сейчас некому освещать события в Беларуси. Наши независимые журналисты сидят. Наиболее активные дворы, где проходили протесты, взяли под контроль. Теперь около каждого дома стоит охрана, шаг влево, шаг вправо – сразу арест». 

«Плакала, что другие пострадали больше»

Ирина Шумилова, коммунистка из Костромы. Летом приехала в Беларусь по своим делам. В августе работала волонтером в Минске.

«Мы дежурили на Окрестина. Увиденное там вряд ли сотрется из памяти. Помню, как из изолятора вышла девушка, она дрожала, у нее тряслись руки. Ее окружили медики и психологи. Волонтерка постарше взяла меня за плечо и повела прочь, мол нечего таращиться, мы не медики и не психологи, помочь не сможем, только смутим ее. Другие волонтеры в это время не пускали к испуганной девушке журналистов.

На третий день в волонтерском лагере я стояла на списках. Между деревьями протянули веревки с листами бумаги, где были указаны фамилии узников, в какой они камере, где их вещи, чьи вещи опознали. Ко мне подошли женщина лет 40 и ее дочь-подросток, светловолосые и бледные. Женщина не могла найти сына неделю. Последнее, что известно - его, избитого до полусмерти, в обмороке, выкинули из автозака где-то по дороге в Жодино.

Слышала, как одна освобожденная девушка переживала, что ее быстро выпустили и мало били. Ей было стыдно, что кто-то пережил более страшные мучения. Мой друг провел в Окрестина три дня, потом тоже переживал не за себя, а за других пострадавших.

После Окрестина многие люди пострадали так страшно, что вряд ли ещё осмелятся протестовать. Они сломались. Некоторые узники, когда их выпускали, ничего не соображали, убегали и прятались во дворах, в таком шоке находилось.

В первые дни возле Окрестина постоянно дежурили скорые, которые пытались вывезти людей из этого ада. Вывозили одним махом по 5-6 человек, друг на дружке, но на свободу».

Улица, где находится ЦИП, названа в четь героя войны, летчика Бориса Окрестина. Он родился в Москве, похоронен в Минске. Участвовал в битве за Сталинград, погиб под Минском 6 июля 1944 года, освобождая Беларусь - направил горящий самолет на скопление войск противника. Сегодня фамилия летчика-героя ассоциируется в массовом сознании с теми насилиями и пытками. Жители Минска считают, что переулок необходимо переименовать.